— Не думаю.
Эвелин не стала задавать других вопросов. Дождалась, когда Ричард пояснит свои слова сам.
— У меня ведь тоже есть старшая сестра, — произнес он спустя некоторое время каким-то чужим, глухим голосом. — Сильвия. Ее я вообще не желаю больше знать. Когда папа умер, она тут же помчалась к нотариусу за завещанием. Можешь себе представить?
Он прищурился, стараясь скрыть выражение своих глаз, и пристально посмотрел на Эвелин. Та ничего не ответила, но Ричард по одному ее виду понял, что она потрясена услышанным.
— Если бы ты только знала, какая заварилась каша, — продолжил он, пытаясь не давать волю чувствам, — когда выяснилось, что основную часть своего имущества отец завещал мне. Сильвию этот факт привел в бешенство. Она затеяла скандал, к которому с превеликим удовольствием присоединились все наши многочисленные тетушки и дядюшки, которые, как оказалось, тоже рассчитывали на кусок папиного наследства. Мама играла в раздувании этой войны далеко не последнюю роль. Несколько раз пыталась втянуть в нее и меня, но у нее ничего не вышло.
Он сцепил пальцы в замок, заставляя себя успокоиться.
Эвелин по-прежнему смотрела на него широко распахнутыми глазами и не произносила ни слова.
— Никогда не думал, что мой близкие настолько мелочны и ничтожны, — сказал Ричард тихо. — Мне казалось, все эти истории о скандальном дележе наследства выдумки авторов глупых сериалов и дамских романчиков.
Он замолчал, поджав губы.
— Чем же все закончилось? — с той же, что и несколько минут назад, осторожностью спросила Эвелин.
Ричард сокрушенно вздохнул.
— Понятия не имею. Когда дело дошло до угроз обратиться в суд, я официально отказался от всего, что мне завещал отец, уволился из «Окленд трибьюн» и переехал в Сан-Франциско. Моя подруга меня бросила — не пожелала ехать со мной. Наверное, к лучшему.
Он неожиданно для самого себя рассмеялся резким, неприятным смехом.
— Такая вот история. Теперь я живу в Сан-Франциско, вдали от этих склочников, и очень рад, что больше никого из них не вижу и не слышу… А если честно, ничему я не рад. Все пытаюсь понять, как же так вышло, почему в жизни столько несправедливости. И не могу…
Ему вдруг стало ужасно стыдно за то, что вылил на свою новую «светлую» знакомую всю эту грязь, никак не желавшую оставить его в покое. И захотелось тут же как-нибудь исправить досадную ошибку. Он напрягся, прикидывая, что бы такое оптимистичное добавить к своему мрачному рассказу, и в этот момент теплая ладонь Эвелин мягко легла на его руку.
— Ты сильно мучаешься, — произнесла она исполненным сострадания голосом. — Теперь я, кажется, все поняла…
Ее сердечный порыв и стремление помочь настолько растрогали Ричарда, что он наклонил голову и прижался губами к ее небольшой узкой руке.
— Прости, Малыш. Я не должен был рассказывать тебе о своих бедах…
Эвелин нежно провела пальцами по его щеке, на которой уже появилась щетина.
— Эй, — ласково сказала она, — мы уже не на вечеринке. Можешь называть меня даже не Эви, а, как обычно, Эвелин.
— Нет, — прошептал Ричард, утыкаясь лицом в ее теплую ладонь. — Для меня ты Малыш.
Он почувствовал вдруг, что эта девушка бесконечно дорога ему и что воспоминание о сегодняшней ночи, обо всей этой поездке никогда не сотрется из его памяти, будет согревать душу до самой старости, до гробовой доски.
— Теперь я все понимаю, — повторила Эвелин задумчиво.
Ричард поднял голову, трепетно сжимая ее руку в своей.
— Что понимаешь?
— Почему в первый момент ты показался мне настолько хмурым, сумрачным, — ответила Эвелин, словно разговаривая с собой. — Но, несмотря на это и на наши скандалы, я все же почувствовала в тебе нечто особенное…
Она замолчала. Ее слова отозвались в душе Ричарда оглушительным взрывом эмоций. В первые несколько мгновений он не то что говорить, даже соображать толком не мог.
— Признаться честно, я рада, что мы познакомились, — добавила Эвелин тихо и так, будто заглядывала внутрь себя и читала книгу своей души.
Ричард крепче сжал ее руку.
— Малыш… — Им овладело страстное желание осыпать ее водопадом самых ласковых на свете слов, поблагодарить за все, что она невольно сделала для него, признаться в чувствах, которым он сам еще не знал названия.
Эвелин как будто не заметила, что с ним творится. Или слишком растерялась, потому и поспешила сменить тему:
— А насчет родственников… Знаешь, мне кажется, не стоит настолько серьезно на них обижаться. Если ты простишь им все прегрешения, тебе самому станет легче.
— Об этом и речи не может идти, — ответил Ричард, вновь становясь угрюмым и непримиримым.
— Подожди, выслушай меня, — попросила Эвелин. — Ты ведь отказываешься от людей, в жилах которых течет такая же, как и у тебя, кровь. Они ошиблись, запутались, но все мы совершаем оплошности, абсолютно все. — Она облизнула губы, очевидно сильно волнуясь. — Я, например, буквально на днях задумалась о собственной жизни и пришла к выводу, что с удовольствием вернулась бы в сотню моментов прошлого и поступила бы совсем не так, как поступила тогда. Кто знает, может, твои родственники уже сами осознали свои ошибки?
Ричард долго смотрел на нее не моргая. Потом, повинуясь какому-то мощному движению души, взял обе ее руки, поднес к губам и нежно поцеловал.
— Спасибо тебе… Ты не представляешь, как сильно мне помогла, — прошептал он, задыхаясь от наплыва чувств.
Она и впрямь ему помогла. Указала единственно верный путь.